Есть у меня друган, Мачей, поляк. Здоровый такой детина, 185 см, 100 кг,
качается, в хоккей в защите играет, все такое. В ту субботу он мне помогал
в новый дом переезжать, мебель прямо на себе носил. Еще с нами Валера был,
он в нападении играет, тоже немаленький, но Мачей, пожалуй побольше будет.
Закончили переезд, я им выдал устную благодарность, отвез домой к Мачею.
Посидели, поболтали, посмотрели его журналы "Железный мужчина",
в которых все больше женщины с большими грудями. Совсем я уж собрался
уходить, а Мачей и говорит: хотите, мол, ребята, буженины? Мол, всем
хорошая буженина, а он ее есть не может - последний день Великого поста
или что там у них, католиков, перед Пасхой. А на выходные он домой уезжает,
так что пропадет добро. Ну мы с Валерой: какой разговор, поможем!
Я настрогал таких аккуратных ломтиков, Валера вообще вприкуску уминает.
Хлеб тоже достали, помидорчик, хренку оказалось в холодильнике. Мачей
бедный сидит, смотрит на мясо, не отрываясь, аж скулы сводит. Вкусно,
спрашивает? Ага, говорим, вкусно. Оказалось он два дня не ел, с четверга.
Католики они такие, увлекаются оккультом, блюдут традиции, все такое.
Как только мебель мужик двигал, не пойму. Мы доели по-первому бутерброду,
пошли по-второму, не пропадать же добру. Мачей с ноги на ногу переминается,
на буженину смотрит, слюни текут, в глазах нездоровый блеск. Может,
говорит, и мне ломтик? А то, говорит, сейчас от голода двинусь. Конечно,
говорю, и ломтик, и два, кушай на здоровье. Мы, говорю, никому не расскажем.
Мачей пальцем в потолок тыкает: рассказывай, не рассказывай, ЕГО, говорит,
не проведешь. В общем, серьезно к делу подходит. Я же говорю, поляки они
хуже итальянцев в этом смысле. Хорошо, говорю, не ешь, нам-то что.
А Валера уже и огурчик солененький в холодильнике нашел и нарезает.
Положил на бутерброд и как хрустнет им, огурчиком. Тут у Мачея все
тормозные системы, воспитанные годами катехизиса, полетели, схватил нож,
не фиг, говорит, нет таких правил, чтобы у оголодавшего человека на глазах
пожирали его же буженину, да еще с огурчиком. Приладился к буженине,
ножом ломоть наметил, только собрался резать, ШАРАХ! над нами перегорает
лампочка. Мачей-бедняга нож бросил, крестным знамением себя осенил, глаза
к потолку немытому возвел и что-то шепчет про то, что, спасибо, мол, что
не дал в грех впасть. Мы с Валерой, ясное дело, на полу.

Вот, собственно, и вся история, можно было бы на этом и закончить, но вот
что случилось дальше. Позвонила его польская мама, он ей рассказал о своем
испытании, а она и говорит: дурачок ты, говорит, Мачей, кушать вчера было
нельзя, а сегодня уже можно. Как он жрал!..