На нашей коммунальной кухне всегда было весело и громко. Соседи орали всегда, или друг на друга, или на детей. Потом дети постепенно подросли, и стали включать свой крепнущий голос в общий бедлам.

Нескучно проходило время.

В этой коммуне не было горячей воды, и ее нужно было греть на плите для того, чтобы помыть посуду, или живущих в ней людей. Здесь также не было ни душа, ни, тем более, ванны. Чтобы совершить обряд омовения, необходимо было сделать следующее. Предупредить соседей, что с шести вечера до семи моется именно наша семья – это означало, что кухня будет занята, и туда они зайти не смогут. Второе: нагреть необходимое количество воды на двухконфорочной плите. Третье: снять большую овальную выварку с гвоздя в коридоре, поставить на пол в кухне и смешать воды необходимой температуры. Сначала мыли детей, потом мылись старшие.

Не то, чтобы я брезговал, но все же мылся в бане. Из-за этого в народной среде меня называли ласково – «тилигент хренов».

Процесс всеобщей коммунальной помывки меня не слишком удручал по молодости. Мне казалось это нормальным – что сделаешь, так уж здесь заведено, и не один десяток лет. Но со временем все это стало приедаться. Появились какие-то деньги. И я предложил сделать душ на кухне, отгородив небольшой участок из своей половины. Для этого необходимо было заручиться согласием соседей. Моя тогдашняя теща, задумчиво поковыряв в ухе, сказала, что ничего не выйдет, соседи не согласятся. Но попробовать можно.

Мы собрали их в кучу, и рассказали о своих грандиозных планах. Дядя Саша нахмурился. Ему, родившемуся и прожившему здесь полвека, не понравилась моя идея. Ишь, мыться они хотят, как люди. А воду греть как? Поставим электрический бойлер. Бойлер, значит, они поставят. А слив воды, подключение к канализации? Как это вы все собираетесь сделать? Мы же уже объяснили, давайте еще раз…

Соседи взволновались. Они стали шебуршать друг другу на ухо прямо при нас. Потом они сказали, что подумают, и пошли к себе. Дня два у них происходило кипение умов. Тетя Люба ходила быстро, забегая на кухню, шевелила половником в кастрюлях, и так же быстро уходила к себе обратно, в Малый Совнарком. Дядя Саша, весь в своей обычной злобной маске завзятого язвенника, и темных очках с толстыми линзами, вообще перестал с нами здороваться. После военного совета на кухне в Филях крики у них в квартире возобновились на еще более повышенных тонах, чем обычно.

Работящая тетя Люба всегда раздражала ничего не делавшего дядю Сашу, но тут еще добавился дополнительный повод-раздражитель оттого, что она была не против возведения соседского душа. Дядя Саша не считал нужным вложить их семейные средства в эту стройку двадцатого века, ибо его устраивал существующий порядок вещей. Произошел разлом мировой картины: правый бок не был против, а очень даже «за» – у них дети малые, пусть поставят, что тебе, жалко? А левый бок злобно шипел:

– Ты что, холера, не понимаешь? Ты же будешь выходить на кухню и каждый раз видеть, как они моются в душе!

– И что, тебе плохо от этого?

– Плохо? Почему, нет, мне-то что. Пусть моются. – потом было недолгое молчание и дяди Сашин крик: – Нет, мне все же херово от этого! Это меня будет раздражать. Да!

– Так давай и мы поставим душ!

– Нехер мне делать! И так хорошо!

– Так пусть они поставят!

– Нет, я против.

– Почему? Ну, хорошо, Сашенька, давай мы вместе с ними его построим. Они же предлагали.

– Да ну их всех! Не хочу.

– А что же ты хочешь?

– Ничего не хочу, отъ@#итесь от меня, сволочи!

– Но ведь неудобно, люди ждут ответа.

– Я прожил так пятьдесят один год, и никто никогда не жаловался. А теперь им, видишь ли, захотелось мыться по-человечески! А что они завтра захотят?

А ведь он был прав, что бы мы захотели бы завтра, дай нам волю?

На следующий день дядя Саша вышел к нам на кухню и объявил свой вердикт одного присяжного. Он сказал, пряча глаза за теменью своих линз, что они против нас ничего не имеют, и хорошо к нам относятся. Но дать свое согласие они не могут. А почему? Потому что, если честно, их будет раздражать, что у них этого нет, а у нас есть, и это они пережить не смогут.

Действительно, честный ответ.

Всего в этой коммуне я прожил шесть лет.